Если ребенок сидит с выражением идиота, не надо его трогать

Его мультфильм «Ежик в тумане» признан лучшим мультфильмом всех времен и народов. Им восхищается великий Миядзаки, а молодые художники называют кумиром. Несмотря на почтенный возраст, Юрий Норштейн продолжает активно трудиться. Все, что он делает, так или иначе создается для детей. Своих детей у Юрия Борисовича двое. А еще есть 8 внуков. Тема нашего разговора с Юрием Норштейном — детство и воспитание.

— Какие события детства на вас повлияли особенно сильно?

— На меня влияло все. Запах коридора, огонь в печи. Дверь, открытая на улицу. Весенний воздух, весенняя лихорадка, когда только-только деревья покрываются зеленью. Облака за горами, по которым я мысленно путешествовал. Для меня не было ни одного неживого места. И мне кажется… Что такое жизнь?.. Это освоение пространства, которое соединяется в тебе и создает то, что ты есть.

Сюда, естественно, нужно включить книги, музыку — то есть вхождение в искусство, в мысль, в общение с людьми. Дальше это наращивается и наращивается.

— Ребенок от взрослого отличается прежде всего тем, что он живет с ощущением счастья. Вам удалось сохранить это ощущение?

— В детстве, хотя драматических ситуаций было много, ощущение счастья меня не покидало. Но это связано не только с миром, который я видел, но и с тем, что знал.

Я приду домой, а там папа, мама, брат. Папа читает, брат играет на скрипке, мама готовит. Мир и покой. Понимаете, то, что человеку очень нужно, прежде чем он начинает самостоятельно жить, мыслить, думать, переживать.

— Мой преподаватель по литературе говорил: чтобы вырастить хорошего человека, достаточно читать ребенку сказки Пушкина. Вы согласны?

— Я и сам много читал. Но своим детям я читал все время. Когда ребенку было два месяца, я уже читал ему стихи. Такие, которые его веселят. В два месяца у младенца непонятно что вызывает улыбку: лампочка под потолком или прыгающая игрушка на резиночке. Что-то такое, что одушевляет его мир. Запах какой-то вкусный. Все то, что рождает в нем ощущение: какой прекрасный мир, какой лучезарный! Но лучезарным он быть не может. И дальше начинается мысль.

Чтение книг — это вхождение в мысль. Вхождение в переживания других людей. Чтение стихов необходимо детям особенно: ритм быстрее входит в твою память. Мы понимаем всё через ритмы, детали, через рифму необыкновенной красоты. И когда я читал своим детям, всегда возвращался к какой-то рифме или предложению и говорил: «Смотрите, как красиво это звучит!» И они входили в литературу. Если они сейчас читают, то в этом есть и моя заслуга.

— Вы сейчас говорите о прекрасной стороне жизни, но есть и другая. Если к вам придет ребенок и спросит, что такое смерть, — каким будет ваш ответ?

— Знаете, с детьми нельзя вести разговор на трагической ноте. Они в любом случае всё по-своему преобразуют. Но если бабушка скажет, что какой-то старый человек умер… Если на вопрос: «Где он?» ответит: «Ушел на небо»... Этого достаточно. Ребенка нельзя травмировать физиологией. Такая травма может остаться на всю жизнь.

Вообще, психическая травма — на всю жизнь. И для меня самое большое преступление — глумление взрослого человека над ребенком. Мерзостнее этого трудно что-то придумать, ведь ребенок в таком отчаянии пребывает, нигде не находит опоры. И это относится не только к постороннему, который глумится над ним, но и к родителям. Два взрослых сильных человека, и оба начинают шпынять! Куда ребенок может уйти от этого? Только в себя. А потом родители удивляются: он у нас нервный, грубый.

Сращивание ребенка с жизнью происходит по-разному. Сегодня это в большой степени связано с церковью. Сын у меня верующий. Он иконописец. Я сам человек неверующий, но это ничего не значит. Я читал книги о смерти, сам их находил. Сам по-своему преобразовывал все это в сознании. Проблема смерти не исчезнет. У ребенка могут умереть родители, и это в него вселяет ужас. А вот голос мамы или папы вселяет спокойствие.

Когда ребенка начинают чем-то пугать… Это начало ужаса, который может поселиться в его душе. Вот почему даже в страшных сказках должен быть выход в сияние солнца. То, что зайчик прыгает, мягонько прыгает. Луг светится, весь в игре солнечных зайчиков. Ребенку достаточно почувствовать: смерти нет. И вот с этим ощущением бессмертия он живет. Это делает его по-настоящему счастливым.

Но подводить ребенка к проблеме смерти необходимо. Ни в коем случае нельзя лишать детей драматических произведений. Я любил читать детям Бёрнса в переводах Маршака. Читал им, допустим, «Вересковый мед». И вот эта торжественность момента, когда мальчика сталкивают с обрыва и эхом ему отвечает отец-старик:

Правду сказал я, шотландцы,

От сына я ждал беды.

Не верил я в стойкость юных,

Не бреющих бороды.

Эта героическая поступь должна быть в ребенке. И здесь родителям сразу надо приучать: ты — мальчик, ты — защитник. В девочке нужно развивать личность. Это в отношении двух полов, двух разных людей, у каждого из них своя миссия. И вот таким образом, медленно… Это же очень медленный процесс. Только не спугнуть! Медленное проращивание сквозь душу ребенка истинных моментов. У нас для этого есть много всего. Да хотя бы один только Пушкин! Хочется сказать: ребята, не будьте ленивыми, читайте. Читайте и обрящете.

— А вы внукам своим читаете?

— Читаю, но меньше. Внуки живут под Курском, я — в Москве. Но когда они приезжали, конечно, читал. А как же?! Наизусть много им читал. У меня моя Варька, внучка, ей сейчас четырнадцать. Я был у них в прошлом или позапрошлом году. Говорю: «Ну, давай, Варька, посоревнуемся, кто больше стихов знает?» И я ей читаю пушкинскую «Осень», довольно большую поэму. Она: «Дед, ты все это помнишь?!» «Да, — говорю, — помню, и ты должна помнить».

— Некоторые люди считают, что дети приходят в этот мир, чтобы научить нас…

— Правильно считают. Дети учат языку общения с миром. Они внезапно в тебя вкладывают открытия, о которых ты даже не догадывался.

— И чему вас научили дети?

— Постоянной новизне отношений с миром. Они даже не подозревают об этом. Вот мы снимаем дачу. Катьке моей три с половиной года. Я иду по саду и вижу: она стоит в бассейне и туда падает луч света. Просто божественное что-то! И она чем-то очень увлечена. Ее в этот момент не надо трогать. Чем она была увлечена?.. Стоит голенькая такая. И я смотрел, восхищался, думал. Вот он — весь мир. Какие еще смыслы мы должны вкладывать в эту поганую жизнь? Вот он, смысл, стоит перед тобой!

— И еще вы говорили, что ребенок до определенного возраста окружен тайной и говорит на своем метафорическом языке.

— Да, и этот язык самый главный.

— И когда все это заканчивается? Или у каждого индивидуально?

— Вообще-то нужно, чтобы это длилось все время. Как у поэтов. И чтобы в себе это не потерять, нужно читать поэзию. Поэт найдет какое-нибудь внезапное слово, и мир преображен! И ребенок то же самое. Он по-другому лепечет. Вспомним Мандельштама:

Он опыт из лепета лепит

И лепет из опыта пьет…

Совершенно точная формула. Ребенок лепечет, но у него все осмысленно. Так же, как и рисунок детей, — это их лепет. Ты вглядись в этот рисунок — увидишь большие миры. А уж когда ребенок тебе что-то показывает и рассказывает, описывая метафорически, — это абсолютный восторг! Что может быть лучше?

У меня был товарищ Никола Гнисюк. Знаменитый фотограф, его знали все кинематографисты. Встречает он меня как-то: «Знаешь, у меня целая тетрадка метафор сына, но я запомнил только одну. Знаешь, как он назвал подсолнух? Флюгер солнца!» Мальчику было 5 лет. Вот вам ребенок! Вот и всё. Надо только слышать.

И еще. Назовем это «советы родителям». Если ребенок сидит с выражением идиота, не надо его трогать. В этот момент в нем происходят очень важные процессы. Пусть взрослые к нему не лезут. А уж особенно не учат его рисовать! Ребенок в три года такое нарисует, что в голову просто не впрыгнет взрослому человеку. Учиться надо у них!

Беседовала Наталия Окладникова.